Т. Кристин - Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»]

— Я? Стрелял? Вы утверждаете, что я в вас стрелял?

— Да, стреляли! Вы обвиняетесь в попытке убийства. Пока это единственное обвинение. И поскольку я вам не доверяю, руки! Ваши руки, Милевский! — Детектив вытащил наручники, которыми его снабдил поручик Вятер.

При виде наручников журналист пришел в ярость.

— Жалею, что промахнулся! — злобно крикнул он и, схватив со стола бутылку, запустил ее в детектива. Тот успел увернуться, и бутылка ударилась в стену. Громкий звон разбитого стекла прервал гнетущую тишину.

Милевский кинулся было к дверям, но путь ему преградил хозяин пансионата с револьвером в руке.

— Стой, не то стреляю! — крикнул он ужасным голосом.

Милевский остановился, опустил голову. Оглянувшись на других и не найдя поддержки, он протянул детективу руки. Звякнули наручники.

— Что ж, я признаюсь в том, что стрелял в вас, — повторил он. — И это все. Больше вы ни в чем не можете меня обвинить.

— Знаем мы таких! — погрозил ему пистолетом владелец «Альбатроса». Он уже целиком вошел в свою роль и напрочь забыл о том, что еще совсем недавно не обращался к Милевскому иначе, как «уважаемый пан редактор». — Хорош гусь! Из-за вас теперь реноме моего пансионата…

— Спокойно, — урезонил Боровского детектив и, отобрав у него пистолет, сунул в карман. — Слишком вы нервничаете, пан редактор, надо уметь проигрывать.

— Рожновскую убил не я! — крикнул Милевский. — Это он! — И он указал на «норвежца».

— Скотина! — взорвался тот. — Врешь, собака!

— Прямо зоопарк какой-то! — пробормотал детектив и громким голосом обратился к собравшимся на безупречном немецком языке.

— Еще раз прошу всех сохранять спокойствие. И предупреждаю, без глупостей! Дом окружен милицией.

Он подошел к окну и бросил в темноту:

— Входи, Павел, начнем!

— Иду! — отозвался я. Уже больше часа ждал я его приглашения и, признаться, у меня порядком затекли ноги. К тому же ночи на Балтике даже летом бывают прохладные. Продрог и мой коллега поручик Вятер. Это он позвонил мне вечером и сообщил, что «пан Бакс просил прибыть и оказать поддержку, у него для вас интересные новости». Именно так Бакс изволил выразиться: оказать поддержку. А когда поручик добавил, что по просьбе детектива передал ему пистолет, правда, незаряженный, я понял, что медлить нельзя, и, взяв машину, помчался в Свиноустье. Все это совсем не походило на моего друга. Он никогда не просил «поддержки», избегал акций, связанных с применением оружия, более того, испытывал чуть ли не органическое отвращение ко всем стреляющим предметам, а тут… Видимо, шахматист-убийца был исключительно опасным преступником, мой друг знал, что делает. В соответствии с инструкциями детектива мы, укрывшись в засаде перед виллой, ждали условного сигнала. И вот, наконец, этот сигнал прозвучал!

Мы вбежали в дом. Мундир поручика произвел нужное впечатление. О себе я из скромности умолчу, хотя не думаю, что появление молодца весом в сто килограммов и ростом под потолок могло бы пройти незамеченным. Наконец-то я мог пожать руку моего дорогого друга!

— Привет, как дела?

— В порядке, — ответил он, скривившись от боли и помахав рукой.

Я оглядел собравшихся. Неплохое общество, похоже, что не пьяные. Один из них, очень грустный, был в наручниках.

— Так с чего начнем? — поинтересовался я.

— Прошу всех за мной, — распорядился Бакс. Он вернул пистолет поручику и первым двинулся к дверям.

Высокий, слегка сутулый, с копной соломенных волос на голове, он, как всегда, выглядел несолидно, но слушались его беспрекословно. И хотя Бакс ничего не объяснил, все послушно пошли за ним, не говоря ни слова. Мы с поручиком и Боровским замыкали это странное шествие.

Пройдя через двор, мы вслед за Баксом вошли в гараж. Остановившись у роскошного «мерседеса», Бакс попросил ключи у его владельца. Милевский не торопился отдать ему ключи от своей машины, но куда ему деться? Дал. Открыв машину, Бакс на глазах у всех вынул что-то из тайника, который был устроен за радиоприемником.

— Держи, Павел! — сказал он, передавая мне довольно тяжелый ящичек. — Здесь драгоценности Рожновской, а также два загранпаспорта и два билета на сегодняшний паром до Швеции, на имя Милевского и панны Чедо, но последняя ни о чем не знает, то есть, я хотел сказать, не знает ни об этом выезде, ни о многих других вещах.

Я взглянул на девушку, она стояла в стороне, закрыв лицо руками. Бакс продолжал:

— Вот в этом мешочке — золотые шахматы, настоящий приз победителю шахматного турнира. Я ведь не ошибаюсь, пан редактор? — И так как Милевский молчал, Бакс обратился к высокому шведу: — Я хотел бы услышать подтверждение от вас, господин Свенсон, как старшего сына Нормана Миллера.

Побледневший Ингмар Свенсон был в состоянии лишь кивнуть головой, потеряв дар речи.

— Впрочем, Павел, познакомься — тут присутствуют и другие дети Нормана Миллера — Вольф Свенсон, господин Нильсон, ну и… пан редактор.

— Если вы все знаете, — начал было пришедший в себя журналист, но Бакс не дал ему докончить:

— Всего не знает никто, я же знаю отдельные факты. Когда вы получили от старшего брата эти шахматы?

— Вчера, во второй половине дня.

— Правильно! — улыбнулся детектив, и я не понял, что же тут смешного, но он сам объяснил:

— Знаете, пан редактор, почему я улыбаюсь? Потому что первый раз услышал от вас правду. А теперь скажите, рассмотрели ли вы как следует эти шахматы?

— У меня не было времени. И что там рассматривать? Я их пересчитал, фигуры были все в наличии, бриллианты тоже на своих местах. А рассматривать? Я ведь эти шахматы много раз рассматривал в детстве, отец очень дорожил ими. Он получил их от немецкой шахматной федерации в награду за выдающиеся успехи. Отец трижды был чемпионом Германии, одержал победу даже над выдающимся шахматистом всех времен и народов доктором Максом Эйве. — В голосе журналиста прозвучала гордость.

— Это действительно выдающиеся успехи, — согласился Бакс. — Фамилия вашего отца фигурирует в энциклопедии, изданной в Германии до войны. Известна ли вам их стоимость?

— Что касается материальной стороны дела, то стоимость их огромна. Для меня не это главное — ведь они память об отце. И они принадлежат мне!

— А вот я совсем не уверен, что они принадлежат вам. — Я знал, что Бакс прекрасно разбирается во всех тонкостях уголовного, а также гражданского и всех прочих кодексов. — Будучи причиной совершения преступления, они подлежат конфискации в пользу государства. К тому же они неоднократно нелегально провозились через границу — два раза в прошлом году и один раз в этом. Ведь так, господин Свенсон? — он взглянул на старшего из братьев. Тот молчал, и это молчание было красноречивее слов. — Впрочем, майор все объяснит подробнее, когда придет время. Так что же, господа, вам и в самом деле неизвестна тайна шахмат вашего отца?

Ответом ему было исполненное удивления молчание сыновей Нормана Миллера. На лице Бакса проявилась гримаса, которая с равным успехом могла означать и довольную усмешку, и улыбку сострадания. Мы с поручиком навострили уши.

— Выходит, понятия не имеете? А жаль. И особенно должны сожалеть вы, пан редактор. Завещание своего отца вы наверняка помните до последнего слова, ведь так? Если нет — могу напомнить. — Будучи человеком умным, вы не могли не обратить внимания на исполненные тайного смысла слова, относящиеся к шахматам вообще, а к черному коню в частности. Разве я не прав?

— И в самом деле, отдельные фрагменты завещания показались мне не совсем понятными.

— Я сожалею, что вы не сделали из них никаких выводов.

— У меня не было времени! Я собирался обдумать их позже, потом…

— В Швеции?

— Вы не можете доказать, что я собирался остаться там насовсем. А если бы даже…

— Это уже не мое дело. Вернемся к моему. Хочу вас заверить, что вам не стоило так спешить с отъездом в Швецию до того, как вы прочитаете адресованное вам письмо вашего отца.

— Письмо? Какое письмо? Мне?!

— Да, письмо, адресованное лично вам. Впрочем, его можно прочесть и сейчас.

Бакс вытащил из мешочка всех коней и подал их Милевскому. Тот неловко взял их руками, скованными наручниками, белых в одну руку, черных — в другую, подержал, сравнивая.

— Не правда ли? — с торжеством спросил Бакс. — Белые тяжелее? А теперь давайте-ка их сюда!

Открутив головку одной из черных фигурок, он вытащил изнутри свернутую бумажку и помахал ею перед носом журналиста.

— Вот оно, письмо вашего отца!

— Если письмо адресовано лично мне…

— …вы его и получите! Если, конечно, таково будет решение суда. А пока мне придется его зачитать, так как это нужно для расследования дела.

Он читал медленно, отчетливо произнося каждое слово, даже несколько торжественно, ну точь-в-точь миссионер, обращающийся к пребывающим в темноте язычникам: